Романтическая история

Я в последний раз обвожу глазами стены маленького
домика в самом сердце заповедника в предгорьях 3аилийского Алатау. Винно-красный ковер на стене, разномастные пучки трав под потолком,
бронзовая фигурка Будды на

полочке – все на своих местах,
но теперь эти знакомые предметы кажутся ненастоящими. Театральный реквизит, только и всего. Лишь непроницаемый хозяин Валихан придавал дому достоверность. Только цветы – огромные белоснежные хризантемы – остаются реальностью. Я
купила их для Валихана в День
Святого Валентина, но праздник
закончился … Вздохнув, ставлю
сумку, подхожу к цветам. Тысяча
оборванных лепестков падает
на стол. Белые лепестки вместо
белого листа бумаги со словами: «Прощай, Валихан … »
… Алма-Ата, огромный сталинский дом на проспекте Абая.
Консьержки называли его «генеральским». В детстве я думала, что нечеловеческой высоты
арка входа сделана специально
для великанов, только они куда-то уехали, оставив дом

обычным людям. Я уже училась
в университете на биофаке,
когда в нашем доме впервые
появилась Инна, и сразу стало
ясно, что настоящая прожженная стерва должна выглядеть
именно так. Кто еще мог столь
элегантно выпорхнуть из машины, небрежно запахнуть полы
серебристого манто и грациозно взбежать по ступенькам на
высоченных каблуках!

Теперь по утрам я пропускала первую пару, чтобы посмотреть, что новая соседка надела, какую прическу
предпочла и как уверенно она
заводит машину. Чуть позже,
хлопнув разболтанными дверцами старого лифта, как кастаньетами, я закрывала глаза, пытаясь угадать, какие духи она
выбрала. Мне безумно хотелось носить такие же шляпки,
так же элегантно держать в
аристократичных пальцах тонюсенькие сигаретки шоколадного цвета и лихо тормозить у
подъезда серебристый авто.
Но моя внешность не слишком
соответствовала вожделенному стилю женщины-вамп. Размыто-славянский силуэт, пепельно-русые волосы. «Хорошенькая, но чего-то не хватает», – критично оценивали
мою внешность подруги. Зато
Инна сколько угодно могла казаться некрасивой, но было в
ней что-то, и я все пыталась
понять, из чего состоит это самое «что-то», неуловимое, как
легкий шлейф духов. Чтобы
разгадать загадку, я напросилась в гости – зашла по-соседски и задержалась_на час.
Она работала на телевидении,
вот почему ее жизнь выглядела

Со стороны удивительно непредсказуеной. Точно определить, сколько ей лет, было не-
возможно, но ставки начинались с тридцати. В этом возрасте, скорее всего, она проболтается еще лет двадцать. Женщины такого типа пьют исключительно черный, крепко заваренный кофе, выкуривают не
менее пачки сигарет в день, мало спят и коротко стригутся. А
еще заводят себе молодых любовников. Странное дело, но
Инна постепенно приблизила
меня к себе. Видимо, ее подкупила преданность, которую я
не могла скрыть. А еще моя кажущаяся безобидность.
- Не обижайся, Валентина, но
сексуальности и шарма в тебе
не больше, чем в куске хозяйственного мыла, – жестко говорила Инна между двумя
глотками кофе.
Я и не обижал ась, а сознательно пыталась ей подражать: на-
чала курить тонюсенькие сигаретки с ментолом, чтобы в голосе появилась соблазнительная хрипотца, научилась делать
в разговоре многозначительные паузы и смотреть на собеседника влекущим стервозным
взглядом. Вот только мужчины,
те, с кем приходилось встречаться в университете, меня интересовали мало. Разумеется, я
не пренебрегала поклонниками, но сердце ни разу не забилось быстрее, чем это предписывает здравый смысл.
Благополучно получив диплом,
я с помощью Инны оказалась

на казахском телевидении.
Должность редактора передачи
о животных меня вполне устраивала – поездки и новые впечатления. Короче, со съемочной
группой я отправилась в заповедник Заилийского Алатау, где
водились ирбисы – легендарные снежные барсы. Вот среди
этой экзотики и жил Валихан –
главный специалист Казахстана
по снежным барсам.

Как он выглядел! Ничего
особенного. На первый
взгляд, и в кухонном ноже нет ничего особенного, по-
ка он не станет вещественным
доказательством преступления
на бытовой почве. И в болотной трясине, на первый взгляд,
нет ничего особенного, пока
она выглядит как зеленая лужайка для веселого пикника.
Черные лоснящиеся волосы,
неправильный приплюснутый
нос, хищно изогнутые губы
темного цвета, глаза – узкие,
как лезвие сабли. А еще взгляд,
закрытый, убегающий, такой
бывает у хищных кошек, лениво поджидающих добычу на
охотничьей тропе. И запах –
мужской, настоящий, от которого кровь приливала к коже, а
в ушах слышалось: «Иди ко
мне». Запах нагретых солнцем
камней, раздавленных стрекоз
с целлофановыми крыльями и
заговоренных казахских трав.
Вот я и попалась, элементарно
вляпалась в эту трясину, нырнула в бездонный омут, который
даже не всколыхнулся,
сомкнувшись над моей голо-
вой. Два дня, что мы с Валиханом провели в домике заповедника, отрезанные от всего света
и съемочной группы снегопадом, стали самыми счастливыми
в моей жизни. Он обмолвился,
что еще в студенческие годы
увлекся дзен-буддизмом.
- Расскажи мне, что такое
«дзен», – приставала я в кратких перерывах между объятиями. – В какого бога ты веришь!
- Бога нет, есть люди, достигшие совершенства. Объяснить
«дзен» невозможно, его можно
лишь постичь, услышав хлопок
одной ладони, – невозмутимо
отвечал мой гуру.
От таких загадок (он называл
их «коанами») у меня просто
голова шла кругом. Но еще
больше она кружилась от его
мускулистого торса и от татуировки на предплечье: барс
сжимает в когтях беспомощную женщину. Апофеоз мужского чванства …

А потом к нам пробился
джип съемочной группы, и я уехала, полагая,
что больше никогда не вернусь. Увы, стоило закрыть глаза, как я возвращалась туда … я
просыпалась, шла на кухню за
глотком холодной воды, заново устраивалась в кровати, но,
едва смыкала глаза, сон начинался с того же места: белый
шрам на мускулистой груди
чуть ниже темного соска …
- Каким было твое лицо до то-
го, как родились твои родители! – почему-то спрашивал Валихан во сне.
Умница Инна догадалась, что
со мной творится неладное.
Цикл репортажей из заповедника выдавал меня с головой.
- И что ты нашла в этом казахе! – увидев в монтажной
фрагменты съемки, Инна язвительно улыбнулась и остановила кадр. – Животное, экзотическое животное – больше ничего.
Даже странно, что он умеет
разговаривать.
Ей, понятное дело, не хотелось
терять меня, но к тому времени
все силы Инны уходили на
подготовку к переезду в Москву. В Алма-Ате узкоглазые хорошенькие дикторши лепетали
что-то по-казахски, и нам, русским, приходилось искать другое поле деятельности. Или
уезжать. Инна выбрала второй
вариант.
Так вот, я осталась одна. Точнее, в Алма-Ате от меня ничего
не осталось, просто тело продолжало есть, спать, тормозить
на перекрестках, а душа разорвалась на две части. Одна половина оживала только возле
невозмутимого, как скалы, Валихана, другая – рвалась в
Москву вслед за Инной. Надо
сказать, Инна довольно быстро освоилась в столице и даже
обзавелась могущественным
покровителем, так что моментально взлетела на самый верх
карьерной лестницы одного
коммерческого канала.
- Ты все веришь в снежных
барсов! – ·смеялась она по телефону. – Бросай своего буддиста и переезжай в Москву.
Разумное предложение, но в
самом сочетании наших имен –
Валихан и Валентина – мне чудилось что-то мистическое, какая-то ниточка незримо связывала меня с отшельником из заповедника. Во мне теплилась
надежда, что я сумею пересадить этот экзотический цветок
в городскую почву. Повесить
ни шторы, ни таблетка
снотворного, бесконечные
пробки и хамство водителей
оглушают меня. Я ненавижу
этот сумрачный город, и на
московском телевидении чувствую себя безнадежной провинциалкой, которой надо стоптать семь пар железных башмаков и съесть семь железных
хлебов …
Звонок Инны незадолго до Нового года повергает меня в шок.
- Знаешь, мы с мужем собираемся на каникулы в Высокие
Татры, – голос Инны почему-
то теряет обычную уверенность. – У меня к тебе просьба:
сделай одолжение, проведи
Новый год с Филиппом. Он
прилетит из Франции, а ты знаешь язык. Вечернее платье вы-
берешь из моих, столик в ресторане уже заказан.
Ей очень не хотелось посвящать меня в суть дела, но по-
степенно я выпытала, что в поисках инвесторов для нашего
канала Инна познакомилась с
сыном богатого телемагната.
Там, в Париже, этой стерве ничего не стоило забыть о муже
и за один вечер очаровать молодого влюбчивого француза,
который, само собой, никак не
связывал романтические отношения с той долей акций теле-
компании, что вот-вот перейдет в портфель его папаши.
Осталось совсем немного, чтобы спелый плод интриги упал в
руки, но влюбленный болван
нарушил все планы и купил билет на самолет. Он, видите ли,
мечтает. встретить Новый год
вместе с любимой в заснеженной Москве.
- Значит, я должна просто показать ему город и весело про-
вести вечер в ресторане?
- Скажи, что я срочно улетела
в Алма-Ату по делам или сижу
у одра больной бабушки …
- Ну да, в красной шапочке и с
пирожками в корзиночке, – от
души веселилась я, прикидывая, хватит ли моих скудных
познаний во французском языке, чтобы провести пару дней в
компании Филиппа.
Пока Филипп заполняет
бумаги в самом дорогом
отеле столицы, я не отрываясь смотрю на него. Стерильное, лишенное всяких пороков лицо. Волосы слишком
светлые для француза, а кожа
темная. И глаза … Тебя можно
полюбить, Филипп, за одни
глаза. Жаль, что они хотят видеть лишь Инну.
После прогулки по Москве мы
вместе отправляемся в дорогой
ресторан. Официанты наполняют рюмки с таким рвением,
будто потчуют гостей не шампанским, а кровью, вечерние
туалеты просто ошеломляют.

Впрочем, платье Инны на мне
ошеломляет Филиппа еще
сильнее. Из его совершенно
неподъемного для меня французского и плохо переваренного русского я понимаю, что
именно в этом алом туалете от
Vаlепtiпо коварная Инна впервые предстала пред наивными
очами бедолаги.
Мое вдохновенное вранье
о пирожках и бабушке, увы, не
проходит. Чем больше шампанского перетекает из бутылок В наши бокалы, тем грустнее становится Филипп: до него наконец доходит, почему
Инна с таким пылом принимала
ухаживания. Под занавес вечера он демонстрирует мне бархатную, как лепестки розы, коробочку с кольцом. Желтый
бриллиант ослепляет видимым
сиянием и невидимой ценой.
- Наконец-то я понял – она за-
мужем! – драматически восклицает внезапно прозревший
француз, захлопывает футляр и
убирает его в карман.
Достойный жест. Филипп, несмотря на богатство его папеньки, нравится мне все больше и больше. Да что там говорить, к концу ужина я чувствую
легкое покалывание в пальцах
- первый признак желания.
- Где у тебя кровать? – шепчу я
в темном номере отеля.
- Я тебя провожу . .. – ничего
умнее этой фразы ему не приходит в голову.
Утром сонный, голый и восхитительно породистый Филипп
собирает чемодан, а я спешно
покидаю поле ночной битвы. В
конце концов, он влюблен
в Инну. Молодой свободный
богатый мужчина и я – милосердная мать Тереза, не самый
яркий бриллиант в его короне … Лишь дома до меня доходит, что подарок Валихана –
старинный браслет – я забыла
в номере Филиппа.
- Как праздник, удался? – Инна
поигрывает хрустальным пресс-
папье, ее рысий взгляд скользит
по стенам начальственного
кабинета, усыпляя мое внимание. – Надеюсь, Филипп ни о
чем не догадался?
Неопределенно пожимаю плечами и молю Бога, чтобы телефонный звонок прервал щекотливую тему. Больше всего
на свете, естественно, я не хочу, чтобы она узнала о нашей
ночи. Уходя из ее кабинета,
я отчетливо понимаю: больше
никогда не смогу смотреть на
нее прежними глазами.

Дальше меня ждет только работа и молчаливое негодование Инны,
которая быстро догадалась,
почему легкая добыча неожиданно соскочила с крючка. Я
загружаю себя сверх всякой
меры, чтобы забыть обо всем,
вычеркнуть из жизни наглого
француза – еще одно отражение луны в пересохшем озере.
Просто доползти до квартиры,
налить горячего чая и уснуть в
старом кресле перед телевизором, прежде чем воспоминания
начнут бередить душу. С Инной мы теперь общаемся только по делу, ей не до меня. Положение нашей телекомпании
неустойчиво, Инна мечется
в поисках денег. В начале февраля поползли слухи, что
французский телемагнат, отец
Филиппа, готов решить наши
финансовые проблемы. Мы с
тревогой ждем его, приезда.
Но прилетает Филипп, снова
он попадает точно в яблочко.

День Святого Валентина в раз-
гаре, а мне не до сердечек. Я
вижу его стремительный силу-
эт в коридоре, рядом перевод-
чица неземной красоты и са-
мой первой молодости, вокруг
толпится начальство. И Инна с
лихорадочным румянцем на
щеках.
- Слышала: Инна уходит! –
делится со мной новостями секретарша. – Французы купили
контрольный пакет, теперь
начнется драка за посты. Если
она уйдет, тебя первую уволят.
Господи, ну почему я такая не-
везучая]! Вот тебе и День святого тезки! Как же мне плохо,
наверное, самое время пораз-мышлять об отражении луны
в пересохшем озере. А может,
плюнуть на все, уехать в Алма-
Ату, где весеннее солнце золотит лица лыжников на отрогах Чимбулака и Валихан ищет
в ущельях следы снежного
барса …
Но рабочими неприятностями
чертов день не завершился.
Письмо в почтовом ящике заурядного подъезда пахнет все-
ми травами и цветами Заилийского Алатау, имбирем, корицей и гвоздикой, крыльями
стрекоз и чистым снегом. Из
надорванного конверта вылетает фотография. Мой гуру и
крошечная девочка с узкими,
как лезвие сабли, глазами у него на руках. Сзади винно-красный ковер и кривая дедовская
сабля. Малышка видит только
фотографа, а Валихан видит
только ее. На обороте надпись: «Валихан и Валентина».
Так вот оно, настоящее просветление, а я-то думала …

Это удар под дых, безжалостный нокаут. Я
теряю над собой всякий контроль: вытаскиваю коньяк, икру и начинаю отмечать
День Святого Валентина по
полной программе. Зареванная
и немного пьяная, я не сразу
понимаю, что в дверь кто-то
звонит, очень настойчиво.
- Валентина, я пришел вернуть
вам … Вы кое-что забыли тогда
в номере гостиницы …
Филипп волнуется, проглатывает слова. Мое изумление то-
же велико. Небольшой красиво перевязанный сверток падает мне в руки. Так-так, ко
мне вернулся браслет Валихана? Пытаясь скрыть смущение,
развязываю бант, но в прихожей явно не хватает света. А
дальше я забываю обо всем и
подбегаю к окну: в полутьме
блестят бриллианты на браслете из белого золота, цепочка из сомкнутых сердец – настоящий подарок ко Дню Святого Валентина! Филипп надевает браслет на мою руку и целует мои пальцы. Последнее,
что я вижу, прежде чем закрыть глаза, – вальяжная оранжевая луна над крышей соседнего дома. Она заглядывает в
окно и отражается в глазах
Филиппа… И напоследок в
голове мелькает весьма разумная мысль: «Где же, собственно, браслет Валихановой бабушки, обещавший любой
женщине настоящее семейное счастье.